Тамара Беляева, Sputnik.
Старейшина белорусской реставрации Аркадий Шпунт отреставрировал шесть чудотворных икон и 30 лет сотрудничал с кардиналом Казимиром Свентком. Он не любит журналистов, как и торговцев в музее, но терпит и тех, и других, понимая, что без них сегодня никак. Он импозантен, но заявляет, что не следит за модой, хотя и считает, что с возрастом человек должен особое значение придавать одежде и внешнему виду. В интервью Sputnik Шпунт рассказал, что любит своих учеников, которых мало, а также верит, что в Беларуси когда-нибудь будет Республиканский центр реставрации.
О старых и новых кадрах
— В Беларуси сегодня кризисная ситуация с реставрацией. Многие десятилетия мы были одним из звеньев советской реставрационной системы. Там мы учились, оттуда получали методики, там была аттестационная комиссия. То, что мы получили в те времена как ученики, дало возможность сохранить научную реставрацию в стране, на этой инерции белорусская реставрация продержалась 25 лет.
А сейчас пришло время молодых. Чуть ли не три учебных заведения фабрикуют реставраторов. Не знаю, кто и чему их учит, но когда они по распределению приходят к нам в музей, мы понимаем, что работать их не учили, и обучение профессии надо начинать с нуля. Жалко людей. Молодые, способные, старательные. Они и сами жалеют, что потеряли время…
Назревает ситуация, когда нужно принимать какие-то меры и позаботиться о судьбе нашей реставрации. Нужно осознать, что за сорок лет работы образовалась национальная школа, технологические приемы, отличные от польских, украинских, русских. Можно отправлять учиться за границу — там научат. Но белорусские вещи требуют своего подхода, и реставрировать их могут научить только те, кто имеет опыт работы с ними. А такие люди еще есть, их немного, и они уже уходят. Например, классный специалист, самобытный мастер Петр Григорьевич Журбей, с которым мы рука об руку работали всю жизнь. И если не схватим сегодня момент, упустим его, то потом будет трудно наверстывать и дорого. Опять придется делать ошибки. А ошибки в реставрации, как ошибки в хирургии — заново переделать практически невозможно.
О централизации реставрации
— Единственный шанс, который позволит сохранить белорусскую реставрацию — это организация реставрационного центра в стране. Такие центры есть в Украине, в России, в Литве. У нас такого центра нет.
В стране не менее 150 музеев, наверно, и в каждом должен быть реставратор. Но если мы пошлем туда даже квалифицированного специалиста, он ничего не сможет сделать без оснащения, инструментов, исследовательской базы. А какая научная база может быть где-нибудь в районе, на периферии? Поэтому дешевле и правильнее было бы организовать центр в столице, в котором бы было человек 70 специалистов по всем отраслям реставрации. И этот центр обеспечивал бы сохранность и исследование всех памятников истории и искусства по всей республике. Со временем сформировался бы банк данных, которым могли бы пользоваться при желании искусствоведы и ученые.
Произведения и памятники искусства республиканского значения, нуждающиеся в реставрации, стояли бы на учете, как в "Листе ожидания". И было бы все понятно и прозрачно — и для министерства, и для правительства, и для всех. Вещи бы реставрировались, исследовались планомерно. Это было бы целесообразно, в том числе и с точки зрения экономики. Даже по зарплатам — не 150 зарплат, а 70. Кстати, в Литве, например, в подобном центре работают 100 реставраторов.
Сегодня для Национального художественного музея строится целый квартал, здесь мог бы и размещаться центр реставрации.
О кардинале Свентеке
— Первый костел, в котором я работал, был действующий — Успения Пресвятой Девы Марии в Пинске. Это было более 35 лет назад. Тогда и произошла моя первая встреча с Казимиром Яновичем Свентком. Встреча с кардиналом стала центральным событием моей жизни, во многом определила мое отношение и к жизни, и к смерти, и к своему делу.
О самой дорогой работе
— Самая дорогая для меня работа? Пожалуй, та, которая под рукой.
Но в распятии для маленькой часовенки на улице Хабаровской в Минске, отреставрированном лет пять назад, наверно, воплотился в какой-то степени опыт многолетней работы… А может, эта реставрация мне дорога потому, что делал ее со своим учеником Александром Лагуновичем. И мне показалось, что понимание мое реставрации стало доступным и ему. И очень порадовало меня неожиданное сообщение о том, что приезжий епископ из Польши сказал, что судьба Беларуси для него отразилась в этом отреставрированном распятии. Для меня это было важно.
Сейчас я работаю над реставрацией иконы "Спас на престоле" XVII века, которую получил из музейного хранилища. Там хранятся предметы, которые ждут своей очереди на реставрационный стол лет 40, а то и более. Отреставрирую, и повезут ее в Испанию на выставку. Готовим экспонаты для выставки в Ватикане, которая назначена на май 2016. Кого в Италии можно удивить живописью? Но чем богаты, то и покажем. И может, это позволит людям познакомиться с нашей культурой и окажется интересным даже на фоне шедевров Ватикана.
Об антикварах и барахолках
— Раньше сотрудники музея ездили по закрытым церквям и, по сути, спасли сакральное искусство живописи и скульптуры. Все, что экспонируется сегодня — это церковные вещи, домашних икон в музеях практически нет. Иконы горели вместе с домами, пропадали. И сейчас мало форматных вещей в музеях — по пальцам можно пересчитать. В основном это предметы из иконостасов и алтарей.
Теперь антикварных магазинчиков в Минске, да и в областных городах, навалом. Там продают все, что везут с западноевропейских барахолок, аукционов и блошиных рынков. 25 лет везли все отсюда, теперь наоборот везут к нам. Поэтому я не сильно переживаю, когда говорят, что что-то вывезли. Главное, чтобы люди понимали ценность вещи.
Земля маленькая. Здесь-там, какая разница. Вещь там, где ее умеют беречь и ценят. Иногда возвращаются в страну иконы, которые когда-то были вывезены. Нам тоже нужно везти из-за границы в Беларусь и слуцкие пояса, которых везде хватает, уречское и налибокское стекло, книги… Белорусское богатство по всему свету разбросано, хранится во многих музеях мира. Нужно скупать на аукционах за рубежом, возвращать. Кстати, уже появляются и антиквары, и богатые любители, которые понимают это и делают.
О деньгах
— Музей — храм муз. Так всегда было. Христос гнал из храма торгующих, а сейчас музей превращается в торжище. Не говоря уже об опасной для красочного слоя углекислоте, исторгаемой дыханием толп, когда проводятся музейные ночи.
О страхе и чуде
— Страх только один — что ты можешь испортить вещь. Когда работаешь, то кошмаром может быть сон, в котором леса разобрали, снизу глянул — а на своде что-то не так. Вот это ужас, это страх.
Есть ли вера в чудо? Я поднимался на 17 метров на леса не раз и не два за день, когда у меня сердце болталось на нитке, и трудился интенсивно весь день. В холоде, на сквозняках. И не простывал и не болел. Что давало мне силы? Я не знаю.
