Александр Князев специально для Sputnik.
Вступление в силу Совместного комплексного плана действий (СКПД) по иранской ядерной программе сопровождается активным освещением в СМИ и обилием оценок самого противоречивого толка. Собственно, разность оценок прямо связана с разнообразием ожиданий, которые, в свою очередь, основаны на политических пристрастиях комментаторов, зачастую прямо противоположных и даже враждебных друг другу.
Американский глобализм и иранские интересы
Одно из распространенных заблуждений: дескать, пойдя на заключение соглашения с Исламской Республикой Иран, США кардинально переформатировали свою региональную политику, превратив Тегеран в своего главного союзника в регионе. Подразумевается, что Саудовская Аравия, Турция и Израиль утрачивают роли стратегических союзников США на Ближнем и Среднем Востоке, а заодно становится невозможным сближение Тегерана с Москвой и Пекином.
Собственно, в последнем нет ничего нового, еще в середине 1990-х годов небезызвестный Збигнев Бжезинский писал о том, что "коалиция России одновременно с Китаем и Ираном может возникнуть только в том случае, если Соединенные Штаты окажутся настолько недальновидными, чтобы вызвать антагонизм в Китае и Иране одновременно". В происходящей в последние годы поляризации во взаимоотношениях между всеми мировыми центрами силы сделать Исламскую Республику своим союзником, привнеся новое качество нестабильности в весь Ближний и Средний Восток с проекциями на Кавказ и Среднюю Азию, было бы грандиозным успехом американского глобализма.
Однако пока подобная трактовка происходящего относится, скорее, к области ненаучной фантастики. Решение "иранской ядерной проблемы" было одним из ключевых пунктов внешнеполитической части предвыборной программы Барака Обамы, и состояние этой "проблемы" на данный момент, учитывая электоральный процесс в самих США, уходящую администрацию вполне устраивает. Проблема американо-иранских отношений остается в подвешенном, весьма зыбком статусе, что дает новой американской администрации необходимую свободу маневра на самых разных направлениях внешней политики. Особенно учитывая активность недовольного израильского и саудовского лобби в Вашингтоне, да и собственных консерваторов.
Иран в этих условиях заинтересован в максимальном расширении поля для необходимых ему дипломатических маневров, но и отказываться от собственных интересов, включая безопасность, совсем не склонен. Действия же Саудовской Аравии, Израиля и Турции не просто мешают Ирану проводить активную региональную дипломатию, но и прямо провоцируют на прецеденты, способные сорвать режим выхода из санкций.
Среди наиболее ярких расхождений такого рода можно выделить ситуацию в Сирии и вопрос о создании и испытании иранской стороной баллистических ракет. Позиция Тегерана в отношении будущего Сирии довольно непроста, она никак не способна привести к компромиссу с США, КСА и Турцией, довольно сильно отличаясь и от российских дипломатических экзерсисов. Сирия для Ирана — даже исходя из обычных пространственных критериев геополитики — является слишком болезненным пунктом внешней политики и особенно собственной безопасности, и в сирийском вопросе особых компромиссов от Тегерана ждать вряд ли приходится.
Еще проще и понятнее обстоит дело с американскими претензиями по иранским баллистическим ракетам. Согласно резолюции Совета Безопасности ООН, Иран не имеет права заниматься разработкой средств доставки ядерного оружия. В Тегеране заявляют, что разрабатываемые типы ракет не предназначены для оснащения ядерными боеголовками, что технологически довольно легко проверяется. Но в Вашингтоне, судя по всему, уже под новую администрацию начинают "про запас" создавать что-то вроде casusbelli, используя ракетную программу как некий новый обвинительный проект против Ирана(под который, если что, можно будет сформировать и новую программу санкций).
Новая ситуация: санкции и выборы
Собственно, и уже отмененные в отношении Ирана санкции не так масштабны, как хотелось бы самому Ирану. И на что мало обращают внимание наблюдатели: санкции отменены далеко не все.
Вступление в силу СКПД имеет значение не столько в отношении каких-то конкретных санкций, сколько в формировании качественно новой международной ситуации вокруг Исламской Республики, создававшейся на протяжении многих лет иранским руководством. И новая международная роль Ирана — не заслуга одного лишь процесса переговоров в Вене. Она наработана как всей предшествующей самостоятельной внешней политикой, начиная со времен Исламской революции 1979 года, так и способностью Ирана на протяжении десятилетий избегать пагубных воздействий глобализации, не уходя в глухую изоляцию, основываясь на собственной цивилизационной матрице и формируя свои программы развития.
Переговорный процесс 5+1 стал просто катализатором уже созревшего ранее стремления целого ряда не участвующих в нем государств и ряда транснациональных компаний к конструктивному сотрудничеству со страной, имеющей огромный экономический потенциал. Не желая обострения отношений с США и Западом в целом, на протяжении всего времени функционирования санкций в отношении Ирана целый ряд стран не работали с республикой даже по тем направлениям, которые не были под запретом Совета Безопасности ООН.
Умеренность в оценках перспектив сотрудничества с Ираном диктуется и внутриполитической ситуацией в стране. 26 февраля в Иране пройдут очередные парламентские выборы и одновременно с ними — выборы в Совет экспертов Ирана — государственный орган, контролирующий деятельность республиканского руководства и обладающий исключительным правом на смещение с должности Верховного лидера (Рахбара) страны. Подобных прецедентов в истории республики не было, маловероятно, что и в какой-либо обозримой перспективе пойдет речь о выражении недоверия действующему Рахбару Али Хаменеи. Тем не менее именно результаты выборов 26 февраля станут одним из важнейших факторов, которые будут определять будущее страны на ближайшие годы.
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции.
