Светлана Лицкевич, Sputnik.
В тот день, когда должно было решиться "быть или не быть СССР", мы уже взлетали, рассказал Перченок. Он и его семья улетали из озлобленной, готовой вскипеть страны, где в магазинах стояли только банки с березовым соком, а шахтеры уже собирались у Горбатого моста. Но Эдуард уверяет, что его эмиграция не была "колбасной".
"У меня немало было друзей-врачей, разговоры тогда самые разные ходили про Чернобыль и его последствия, и мне дико не хотелось, чтобы по прошествии времени дети спросили: "Ну ладно, мы были маленькими, но ты-то чем думал, отец, ты же за нас в ответе". Я не был колбасным эмигрантом — ни разу. Хотя в СССР с продуктами было сложно, для нашей семьи это не было определяющим никогда", — признался он по прошествии 25 лет.
До отъезда он жил в небольшом городке Речица, играл в музыкальном коллективе — свадьбы, юбилеи, концерты. На жизнь хватало. А небольшого приработка во время поездки к родственникам в США было достаточно для того, чтобы по возвращении купить подержанную иномарку.
Здесь прекратил свое существование СССР, а в далекой Америке у семьи Перченков жизнь началась с нуля.
Старые эмигранты, те, кто приехал раньше, немного по-дембельски любят повторять, что каждому эмигранту надо съесть свой пуд соли. Честно съесть свой пуд пришлось и Эдуарду.
"Я прошел классический путь эмигранта. Причем не было рядом умных людей, чтобы подсказали — как получить муниципальную работу, которая дает "бенефиты" — страховку, жилье. И я прошел все ступени по-порядку. Сначала на стройке немного. Но когда шуруповертом прикрутил палец к гипсокартону — пока выкрутил его назад — все это "по живому" — после этого эпизода я спустился с лестницы, сел и крепко задумался: "Зачем мне это надо?". Короче, я пошел работать в "желтое такси". А жена с высшим педобразованием — присматривать за двумя маленькими детьми. И учиться. Она получила американское Master Degree — сейчас она завуч в школе и психолог", — рассказал Эдуард.
"К сожалению, нет ничего более постоянного, чем временное. Поэтому в такси я специально решил надолго решил "не зависать" — хотя многие мои приятели до сих пор баранку крутят. Но я заставлял себя двигаться. Пошел работать в "длинные лимузины". Все равно за рулем, но уже в более престижном транспорте. Потом я там стал диспетчером, менеджером, вице-президентом, а потом компания закрылась", — сегодня о взлетах и падениях своей американской карьеры Перченок вспоминает с улыбкой. Но тогда, когда в эмигрантской жизни уже, казалось бы, нащупана была твердая почва и снова все рухнуло — было не до смеха.
"К тому времени я уже четко понимал, что я транспортник, а не музыкант. Потому что лучше быть хорошим транспортником, чем посредственным музыкантом. В Нью-Йорке это четко понимаешь. Когда заходишь в любой клуб — там такой рок, такой джаз, там так потрясающе играют. И я пошел в медицинскую транспортную компанию, которая занимается перевозкой тяжелых больных, инвалидов. Начинал с диспетчера, сейчас — генеральный менеджер, решаю какие-то определяющие вопросы", — рассказывает Перченок, будучи всецело убежденным в том, что главным качеством каждого, кто решил прижиться в чужой стране, должны быть оптимизм и чувство абсолютной непотопляемости.
"Поначалу ностальгия мучила. Моя жена по вечерам даже рыдала в подушку. Накануне нашего отъезда скончался ее отец, которому мы очень боялись сказать, что уезжаем. А он, когда узнал, сразу сказал: "да, уезжайте". К тому же, она изучала французский, и для нее очень тяжело было даже сказать даже "I don't speak English". Но она у меня большой молодец, не только язык выучила, но и образование получила. Она устроилась на городскую работу — а это социальные гарантии, которые в США — основополагающие, они дают уверенность в завтрашнем дне. Сейчас наши дети выросли, и жизнь, можно сказать, стабильная — дом в пригороде, соцпакет, все дела. Дочь стала офицером полиции. Между прочим — мне на пенсию идти через 8 лет, а дочери — через 4, ну и я, конечно, завидую ей", — смеется Перченок.
Но даже в этой полной чаще, признается Эдуард, иногда не хватает чего-то очень важного — друзей. "Там много хороших людей, знакомых. Но это не друзья. А те, которые с юности — они все здесь, там у меня друзей не появилось", — признается эмигрант.
А еще, говорит, в Америке ужасно тосковал по нашему черному ржаному хлебу. В Америке он совсем не такой — воздушный, мягкий, безвкусный. "И еще я очень люблю бочковые моченые помидоры", — смеется он.
Конечно, с момента отъезда он не однажды приезжал в Беларусь в отпуск.
"И сначала, после большого перерыва, я не мог понять, в какую страну прилетел. Нынешняя Беларусь совершенно не похожа на ту страну, из которой я уехал. Изменилась и моя родная Речица — раньше она казалась мне такой большой. А сейчас, после тысяч километров Нью-Йорка, я проезжаю ее за три минуты", — сказал Перченок.
По его словам, у них с женой есть даже мысль приобрести здесь какую-то недвижимость — дело ведь к пенсии идет.
"Меня перехлестывают положительные эмоции, когда я сюда приезжаю. Здесь нет того, что сейчас существует в Германии во Франции, где после терактов общество непоправимо раскололось. Может, потому что белорусское правительство ведет правильную политику — не открывает границы, не пускает лавину эмигрантов. И мне кажется, что через 10 лет Беларусь будет лучшей страной в Европе. Меня поражает здесь все — феноменальная чистота, а еще, как бывшего нью-йоркского таксиста, меня поражает дисциплинированность пешеходов и искренняя радушность людей. В Америке тоже все приветливые. Но у них стандартная искусственная улыбка. Здесь, мне кажется, люди более искренние, даже в сравнении с той страной, из которой я уехал. Ребята, вы стали классной европейской страной!" — восторженно резюмировал Эдуард Перченок.
