МИНСК, 23 авг — Sputnik, Инга Берзиня. В музее "Рижская Биржа" состоялся удивительный вечер "Лев Бакст и герои его времени". Вечер в стиле музыкальных салонов старого времени включал в себя лекцию директора Третьяковской галереи Зельфиры Трегуловой "Меценаты и продюсеры. Вчера, сегодня, завтра".
Московская гостья рассказала о главных российских меценатах: братьях Третьяковых — Павле и Сергее, Морозове и Щукине. Так, Павел Третьяков начал собирать картины в 27 лет и собирал в основном русское современное ему искусство. Он поставил себе задачу создать отсутствовавший тогда в России музей современного искусства, и за более чем 30 лет собирательства приобрел все значимое, что было создано русскими художниками.
В своем завещании Павел Третьяков написал, что его картинная галерея должна принадлежать Москве и быть бесплатной. Его брат, Сергей Михайлович, собирал западноевропейское искусство. Щукин же приобрел 37 работ Анри Матисса, такого нет ни в одном музе мира.
Очень эмоционально Зельфира Исмаиловна рассказывала и о Дягилеве: "Я имела счастье работать в качестве куратора над выставкой за рубежом, посвященной Дягилеву. Мы разбирали документальные архивы Сергея Лифаря. Это были 4 чемодана, в которых нашлись две толстенные записные книжки Дягилева, в котором он указывал все свои проекты, делал записи и пометки. В частности и письма Пушкина к Наталье Гончаровой, которые он приобрел. А еще там была бритва Дягилева и серебряная прядь, которую Сергей Лифарь состриг с уже мертвого Дягилева в Гранд-отеле в Венеции. Когда я увидела эту прядь, я разрыдалась. Дягилев был моим кумиром, хотя был и крайне неприятным человеком, который мог поступиться моральными и нравственными качествами ради истории".
Sputnik Латвия поинтересовался у Зельфиры Трегуловой, как она оценивает ситуацию с отсутствием русских художников в Латвийском национальном музее после его реставрации.
- В своей лекции я говорила о двух знаменитых собраниях. Первое — собрание Третьяковской галереи, в которое вошла коллекция Павла Михайловича Третьякова, собиравшего русское искусство, и Сергея Михайловича, собиравшего современное ему западноевропейское искусство. Но он остановился на Эдуарде Мане, через Мане он уже не перешел. Собирал барбизонцев: Коро, Добиньи и Бастьен-Лепажа, страшно повлиявшего на Серова…
И собрание Ивана Абрамовича Морозова, который держал в бельэтаже французскую коллекцию на первом этаже, а градусом ниже, заметьте, держал современное русское искусство.
Мне кажется, что сегодня время не разделять, а объединять. Очень интересно показывать искусство в каком-либо контексте. Мы живем в эпоху глобализации. У вас здесь, в Риге сейчас идет выставка Бакста, до этого она прошла в Русском музее, сейчас идет в Пушкинском музее и это интересно всем.
Скажите, вот Бакст — какой художник, русский? Проработавший, в общем-то, большую часть своей жизни, как, впрочем, и Дягилев, за пределами России. Еврей. Давайте вспомним еще и об этом.
Мне кажется, что сегодня как раз должен быть такой дуализм, интереснее всего показывать искусство той или иной страны в некоем контексте, общеевропейском или общемировом, в котором оно существовало тогда. В этом случае в нем проявляются какие-то такие стороны, которые ты не видишь, когда смотришь на него только изнутри него самого. И мы, я имею в виду Третьяковскую галерею, как раз пытаемся делать именно это, и именно поэтому стараемся делать какие-то проекты обмена, совместно с крупнейшими мировыми музеями.
Сейчас мы так и сделали: показали портреты, заказанные Павлом Третьяковым, в Национальной портретной галерее в Лондоне. Маленькая выставка, они не думали, что она будет такой успешной. Всего-то выделили два зала. И она при этом была невероятно успешной. И интересно было это смотреть, находясь в Лондоне, в Национальной портретной галерее, и сравнивая эти портреты и то, что лежало в основе Национальной портретной галереи.
Точно так же мы сейчас открываем выставку из собрания музея Ватикана. А туда, в свою очередь, привезем свою живопись XIX — начала XX века на библейские и религиозные сюжеты. И очень интересно посмотреть, как в контексте нашей коллекции с такими работами, как "Явление Христа народу", а также "Что есть истина" и "Голгофа" Николая Ге, как "Христос в пустыне", будут смотреться эталонные работы из Ватикана, которые все эти художники знали и изучали в свое время. Интересно, как русские работы будут смотреться в музеях Ватикана на фоне всей этой невероятной культуры и работы с духовной тематикой и сюжетами.
Мы планируем делать выставки художников, которые отталкивались от чего-то русского, как Эдвард Мунк, любимым писателем которого был Федор Достоевский, и, смею сказать, который весь содержательно вышел из Достоевского. Он читал его с карандашом, подчеркивая какие-то ключевые для себя моменты.
Показать при этом у нас работы Акселя Галнен-Каллела, который показывался в России и который тоже был интересен русским художникам. Или Андерса Цорна из Швеции, который напрямую повлиял на русское искусство, ведь выставка, которую организовал Дягилев, то есть выставка скандинавских художников, оказала огромное влияние. А Цорн приезжал и открывал ее в России, и его живопись очень повлияла на живопись того же Серова.
- Сейчас музеи становятся как бы ближе к зрителю, идут к нему навстречу.
- Мы тоже ставим перед собой такую задачу. Обращенность к зрителю, конечно. Музей это уже не башня из слоновой кости, это для людей. Делая это, мы возвращаемся к истокам. Павел Михайлович Третьяков делал свою галерею только для людей и о каком-то возвеличивании себя он вообще не думал. Такой темы не было. Он был другой человек. И первые меценаты, кстати, были потомки старообрядцев, бывшие крепостные.
- Вы упомянули, что в Третьяковской галерее проходят фильмы…
- Мы к каждой выставке делаем серьезнейшую кинопрограмму. И даже когда у нас была выставка "Британский портрет", у нас были великие советские экранизации Шекспира и даже мультфильмы по Шекспиру.
- А как насчет удобнейших и захватывающих историй-гидов, как, к примеру, в Британском музее?
- Мы над этим работаем.
