Игорь Арончик родом из Евпатории. Вот уже 20 лет его альтер-эго — это ожившая статуя Рембрандта. Свою необычную и интересную историю он рассказал Sputnik Грузия.
Веселая работа
Работа у меня, правда, сложная очень, но при этом и очень веселая. Представьте, сижу на постаменте, исполняю свой номер. Подходит ко мне, скажем, какая-то женщина, облокачивается, вроде на моем фоне фотографируется. И тут я, "статуя", вдруг, неожиданно… меняю позу. Эта женщина вздрагивает, потом визжит, кричит и убегает, а толпа тем временем хохочет.
Припоминается еще и другой случай. Стою на постаменте, начинаю медленно наклоняться. И тут двое маленьких детей подбегают, хватают меня своими ручонками, поддерживают и кричат: мама, папа, памятник, тут памятник сломался! Памятник падает! Тут и я смеюсь. А толпа хохочет, такой гогот поднимает!
Однажды, когда я выступал в Дюссельдорфе, со мной приключилась история. Выбрал себе такое место, где было много разных статуй, памятников, прямо в историческом центре города. Стою себе, показываю свой "спектакль". Публика уже собралась, но стоит далеко, там так принято. И идет одна девушка, с большим стаканом кока-колы, в очках, наушники — типичная модница. Она решила пройти через толпу, не поняла, почему там люди собрались. Все смотрят на нее, а она не понимает, почему. То на меня смотрит, то на толпу… Чего на нее все пялятся? А я уже "просек" это, остановился и замер. Жду, когда она так снова на меня посмотрит и еще ближе подойдет. Как приблизилась — я резко прыгнул вниз. И у нее стакан вылетает из рук, она кричит, куда-то бежит, а все смеются и аплодируют. А она в таком шоке…
Енгибаров учил, что мелочей не бывает
Сначала было театральное училище, потом студия государственного ансамбля танцы Украины. Тогда часто исполнял роль обычного танцовщика в различных спектаклях. Как раз в тот период судьба свела меня со знаменитым Леонидом Енгибаровым. Клоун-мим Енгибаров был известен публике как очень загадочный и лиричный артист цирка. Знатоки называли его "думающим клоуном" и "философом на манеже" за удивительную способность не просто смешить зрителей, но и побуждать их к переосмыслению привычных явлений и вещей.
Три месяца я был его учеником. Работал над собой, как говорится, до седьмого пота. Мой наставник строго, шаг за шагом требовал от меня шлифовать каждый прием, каждое действие, каждый выход к зрителям. Врезались в память его слова: "На сцене для артиста нет мелочей". Так раскрывались передо мной секреты большого Искусства. Именно под его влиянием я разработал и поставил перед публикой самый запомнившийся мне до сих пор номер под названием "Потеха".
Помню, тогда был сосем молодым, всего 25 лет, а играл 70-летнего старика. Наряжался в лапти, парик старца, обвешивался трещотками, ложками, безделушками из бересты и черт знает еще чем. И начинал перед зрителями выкидывать разные чудеса: свистел, барабанил, пускался в пляс и присядки. Под конец зачем-то издавал "дикие" крики, напоминающие перепуганных бедуинов в горячих песках под жарким солнцем. А в самом финале, после бедуинских воплей, вдруг растягивался в шпагат. Так и замирал в шпагате, будто меня схватила поясница. И еле-еле вставал с пола и уходил, сгорбленным, в кулуары, правда, всегда и во всех городах под овации зала.
Как живой человек превратился в статую
Как я стал памятником на пьедестале? Дело было так. Я летел из Канады в Финляндию по приглашению Академии танцев на постановку финальной сцены ученого года. У меня была пересадка в Амстердаме. Несколько свободных часов решил провести в городе. Вещи оставил в багажном отделении и пошел гулять. Увидел бар, заглянул на кружку пива. Пальто оставил на вешалке, в его карманах кошелек с деньгами и билетом. Выпил приятный напиток, расплатился, в пиджачном кармане была мелочь, как раз ее хватило для официанта. Надел пальто и вышел. Вскоре схватился, пошарил по карманам — и нет ничего, обобрали дочиста! Итак, чужой город, без денег, без билета, ни одного знакомого! Но, как известно, голь на выдумки хитра. Тем более, если в его жилах течет кровь артиста. Я оказался в роли Радж Капура в его известном фильме "Господин 420", то есть стал бродягой. Мелькнула в голове мысль: буду изображать статую, играть роль памятника. Ура, выход найден!
Разыскал ближайший театр, почти вломился в него, ничего не объясняя попросил немного разных средств для нанесения грима. Представьте — не отказали. Да, действительно, мир не без добрых людей. И вскоре я с гримом подбираю выгодное место, вернее — "позицию" под пьедестал. Становлюсь и думаю: лишь бы не выглядеть истуканом.
Мало-помалу появились вначале зеваки, позже собралась толпа. Было все для них, да и для меня тоже, в диковинку. Особенно когда я реверанс делал и кланялся публике. Тут смех и одобрительные возгласы, мол, получается, молодец! Но больше всего хотелось глазами скосить на подбрасываемую мелочь, заработаю ли на дорогу деньги!? Действительно, кое-что собрал, на ночлег и закуску хватило. И тут я, как говорится, вошел во вкус. Не хотелось даже уезжать, так тепло меня встретил этот город.
Однажды я увидел статую на фасаде Музея Амстердама. Ее даже горожане редко замечают, она находится в нише под аркой, прикрыта от взоров случайных прохожих. Она мне понравилась, и я "примерил" ее к себе. Статуя большая, в полный рост человека, очень статная. Потом я узнал, что это сам Рембрандт. Ну, думаю, Рембрандт так Рембрандт, внешнее сходство между нами есть, а остальное приложится. Нужен рембрандтовский костюм, сшить его — вот была морока. Наконец, одна полячка и ее знакомый художник все-таки смастерили мне одежду Рембрандта.
Вот так, спустя немного времени, я стал выступать перед публикой уже официально, согласно договору с Музеем Амстердама. Таковы мои голландские приключения.
Как-то раз, будто неожиданно, ко мне пришла идея превратить свое выступление в спектакль — в спектакль одного актера. Так получилось, что в нем я соединил в единое целое пантомиму, пластику, хореографию, технику ушу. У меня ушло около пяти лет на совершенствование своей техники. Сначала я работал только стоя на постаменте, только потом я научился спускаться с него, делать более сложные движения, сидя так же медленно и незаметно, как и стоя на постаменте.
Такими экспериментами я нашел какое-то новое направление, которое меня завлекло и стало моим хобби, работой и образом жизни. Я сам был в шоке, когда мне показали как-то раз хорошо снятое видео моего выступления. Только увидев его, я понял, почему так люди реагируют. Не хочу хвалиться, но смотришь, стоит фигура, вроде бы памятник, а он как-то медленно двигается и незаметно меняется позу. Это все мне дается с большим трудом, физическим и моральным. Много раз было такое, что не хотелось уже выступать, усталость и возраст давали о себе знать, но когда я начинаю на себя наносить грим, будто бы и правда превращаюсь в другого человека, а может, и вправду становлюсь статуей, но вся усталость, хандра и болезни будто улетучиваются. И я снова в своей стихии, снова играю свой моноспектакль.
Париж, Рим, Берлин
Настал у меня определенный период жизни, когда посыпались со всех сторон заказы на выступления. Снимался в эпизодах нескольких немецких, голландских и бельгийских фильмов. Тут же получил приглашения выступать с номерами на разных крупных общественных мероприятиях, таких, например, как празднование 750-летия знаменитого Кельнского собора.
К памятнику зодчества прибывали многие именитые архиепископы со всех частей света, а я их по-артистически должен был "приветствовать" у входа. Пришлось также выступить "на проводах" правительства Германии, когда оно переезжало из Бонна в Берлин. Кстати, в тех культурных мероприятиях я оказался единственным артистом из стран СНГ.
Выступал и на празднике Бастилии в Париже, на Дне королевской семьи в Бельгии, звали выступать в Цирк дю Солей, в разные театры и ансамбли Берлина и Парижа. Не было отбоя и от приглашений на общественные мероприятия — на симпозиумы, конференции, разные встречи со зрителями.
Все это затягивало меня в какой-то водоворот, в своеобразный омут, я терял свободу творчества, так необходимую любому художнику. Мне не хотелось сидеть в одном месте, быть подчиненным чьей-то воле. Мне уже не хотелось работать в стенах. Ведь и в молодости, будучи балетмейстером, "насиделся" в залах.
О сцене, которая всегда со мной
Всегда мечтал о полной свободе, о движении. Точнее — о передвижении, поэтому и стал отказываться от многочисленных предложений европейских шоуменов. У меня родилась идея путешествовать поездами, автобусами, автостопом, "с одним ящиком", который стал бы для меня и багажом, и моей "сценой". Так у меня импровизированно стали появляться зрители на улицах Рима, Копенгагена, Амстердама.
Бывало так, что один день выступаю в Италии, а на следующий уже в Шотландии. Иногда утром встречаюсь с публикой в Германии, а вечером выступаю в Бельгии. Однако и это мне порой приедалось, и в какой-то период мне захотелось уехать из Европы, стал выступать в России, а потом и в Грузии.
Когда-то в молодости, когда я учился танцевать, моим кумиром был великий грузинский танцор Вахтанг Чабукиани. Он был очень техничный танцовщик, крутил много пируэтов. Каждый раз, когда я смотрел фильмы с его участием, я присматривался, старался запоминать его приемы и учился у него балетному мастерству.
Однако не только любовь и уважение к Чабукиани меня тянули к Грузии. Примерно 40-45 лет назад я жил в Грузии несколько месяцев, работал здесь в Зугдиди, Очамчире, Гали. В Тбилиси жил на Руставели. Я мечтал вернуться в Грузию. Сейчас даже не узнал этот проспект, так все изменилось.
А однажды, когда выступал в Боржоми, ко мне подошел директор Музея Чабукиани Давид Джангвелидзе. У меня появилась возможность исполнить мечту юности — познакомиться ближе с жизнью самого Чабукиани. Он меня пригласил выступить в Тбилиси. Я, конечно же, согласился. Хочется мне внести свой вклад в процветание музея моего кумира. Так у нас с музеем родилась идея сделать один большой международный проект. Будущее покажет, что и как!
