Нельзя сказать, что судьба была неблагосклонна к герою Sputnik. Он родился и вырос в центре Минска, получил хорошую профессию, зарабатывал большие деньги, а потом что-то пошло не так.
Лихие 90-е для всех стали экзаменом. И, как признался собеседник корреспонденту Sputnik Тамаре Зениной, то ли не рассмотрел знаков судьбы, то ли стал заложником своей свободолюбивой творческой натуры, только в итоге он растерял почти все.
И сейчас борется за последнее, что у него осталось, – человеческое достоинство.
Назвали в честь знаменитого прадеда
"Меня столько раз в жизни кидало, а кого из нас не кидало", – философски анонсирует историю своей жизни единственный наследник легендарного Владислава Голубка.
Мы гуляем с ним по улице в одном из новых спальных районов Минска, названной в честь его прадеда – актера, режиссера, писателя, художника, художественного руководителя и директора Белорусского государственного театра и первого народного артиста БССР. В этом месяце исполняется 137 лет со дня его рождения.
"Меня назвали в честь прадеда", – признается собеседник, но полного имени и фамилии просит не называть.
Причина станет понятна по мере развития драматического сюжета его жизни.
"Прадеда не стало еще в 1937 году. У него к тому времени было три сына и три дочки.
Все сыновья погибли во время войны. Остались дочки – Богуслава, Вильгельмина и моя бабушка Эмилия.
Одна из дочек стала художницей, вторая – врачом, а моя бабушка была обычным цветоводом", – делится Владислав.
Из рассказов бабушки он знает, что частым гостем в доме прадеда был Якуб Колас: "Поэт обожал драники, которые пекла моя бабушка Эмилия, и они с прадедом подолгу трапезничали".
Уже будучи взрослым, Владислав пытался узнать, как именно закончил свои дни его прадед.
"Была даже версия, что его расстреляли в Куропатах, но ни опровержения, ни подтверждения мы не нашли", – пожимает плечами правнук.
Муж Эмилии погиб в первые дни войны. Детей она поднимала сама. Своего первого внука назвала в честь отца.
"Своего отца я не помню. Мама моя Лариса Константиновна была зубным врачом. А ее двоюродный брат Генрих Тиханович, был известным художником. Его картины сегодня есть и в Национальном художественном музее, и в Белорусском музее истории Великой Отечественной войны, и в других музеях страны", – рассказывает собеседник.
В детстве Владислав любил перерисовывать иллюстрации из книг. Увидев рисунки племянника, дядя посоветовал ему идти в художественную школу. После школы он окончил художественное училище имени Глебова.
За зарплатой ходить забывали
После учебы начинающий художник работал оформителем на заводах.
"Рисовал многометровые лозунги: прогресс, перестройка, ускорение. Делал наглядную агитацию тысячами штук для демонстраций.
На один завод хоть и требовался художник, но в штате единицы такой не было. Поэтому меня оформили маляром транспортного цеха. Я рисовал плакаты до тех пор, пока не пришел новый начальник цеха. Он не захотел ни во что вникать и заставлял меня красить стены", – вспоминает Владислав.
После отказа осваивать строительную профессию с завода пришлось уволиться. Следующим местом работы стал Клуб самодеятельных художников Минска.
"Я уходил с завода с зарплатой в 180 рублей, а в клуб устроился лаборантом на ставку в 70 рублей. Жена, конечно, не поняла. А я наконец забросил "оформиловку" и начал писать картины", – делится собеседник.
Он утверждает, что именно в начале 90-х, когда вся страна стояла на распутье и боролась за выживание, у художников было завидное время.
"Как ни странно, люди стали покупать картины. Причем покупали, не торгуясь, в среднем одна картина стоила 200-250 рублей. Было много "оптовых" заказов. Только один профсоюз заказывал десятки картин на подарки. Я был очень радостный, окрыленный, работал на подъеме", – рассказывает Владислав про свои "золотые" годы.
В то время "не члену Союза художников" пробиться на большие вернисажи было нереально. Даже краски и кисти продавались в специальных магазинах и только "для членов" творческого союза. Благо, дядя-художник помогал.
"Позже я стал руководителем клуба, и мы с коллегой сутками не отходили от мольбертов, бомбили картины и думали, что так будет вечно: покупатели, большие деньги", – рассказывает художник.
Деньги и правда были большими. Когда клуб перевели на самоокупаемость и художникам пришлось набрать студии по обучению рисованию, они даже за зарплатой не ходили.
"Нам звонила бухгалтер и напоминала. Мы забывали про 150 рублей зарплаты, потому что в карманах у каждого было по полторы-две тысячи!" – грустно улыбается Владислав.
Кто-то сказал, что Цой уехал выпившим
Жизни моего собеседника в те времена, пожалуй, позавидовали бы многие.
"Машину я не купил, потому что всегда были проблемы со зрением. Но так ни в чем себе не отказывал. Например, я любил на такси съездить в Вильнюс пописать этюды.
На выходные мы летали в Ригу отдохнуть на Балтике. Билет на самолет, по-моему, стоил 27 рублей. Для меня тогда это были копейки.
Я не любил Черное море и в Одессу не ездил, а в Прибалтику ездил до самых известных событий. Обожал Рижское взморье – Дзинтари, Майори…
Мы останавливались в Булдури. Любили тот самый ресторан, в котором в 80-е годы выступала Лайма Вайкуле. Мы ее тоже как-то застали.
А еще однажды мы случайно оказались в компании музыкантов группы "Кино". Это было буквально накануне трагедии с Виктором Цоем.
Они тоже отдыхали на Рижском взморье. Всю ночь накануне гуляли, под утро мы присоединились к их компании, но уже после того, как уехал Виктор.
Когда через несколько часов по дороге он разбился, не помню, кто-то из этой компании сказал, что уезжал Цой выпившим. Лично я Цоя не застал, только слышал, что он уехал буквально час назад.
В Дзинтари был санаторий для артистов. Там много кого можно было встретить. Утром я любил гулять по пляжу и несколько раз видел Аркадия Райкина, который делал зарядку", – делится воспоминаниями собеседник.
А потом, по его словам, у гостей в Прибалтике появилось много проблем, и поездки прекратились.
"Даже поесть в столовой невозможно было, если ты не имел карточки жителя или гостевой. В ресторане все время питаться тоже было невозможно, там в меню была только копченая курица, коньяк "Наполеон" и Рижский бальзам.
Мы снимали комнату у хозяйки, и иногда она шла с нами в столовую или магазин и помогала купить еду или, допустим, таблетку анальгина в аптеке", – рассказывает художник.
"Сикстинскую мадонну" писал в натуральную величину
В Минске тем временем заказов все еще было много. Вступив в эпоху развала страны, некоторые успевали сколотить на обломках целые состояния. Богатая жизнь требовала и соответствующих атрибутов.
"Заказывали копии известных картин, в одном коттедже писал "Сикстинскую мадонну" в натуральную величину. Расписывал камины жаростойкими красками, чтобы было "не как у соседа". Последним всплеском были поляки, которые приезжали специально, чтобы заказать копии малых голландцев", – вспоминает Владислав.
Его "красивая жизнь" продолжалась до середины 90-х.
"Потом перестали заказывать картины, клуб вообще закрыли, выдав нам трехмесячное пособие… Очень тяжелым и в каком-то смысле переломным стал 2000-й год. Умерла мама, умер троюродный брат Ян, сын дяди Генриха. Сам он не смог смириться со смертью сына и тоже умер", – перечисляет собеседник разом свалившиеся трагедии.
В начале нового столетия он устроился художником-оформителем в областную библиотеку им. Пушкина. Оформлял выставки и параллельно областные фестивали, в том числе первые Дожинки. Снова стали поступать заказы, на этот раз от облисполкома на подарки разным делегациям.
Проработал там больше 10 лет и ушел из-за конфликта.
"Там открыли выставочный зал, и, чтобы не брать лишнего человека, мне предложили и выставки оформлять, и билеты продавать. Я отказался быть билетером, ушел в никуда", – пожимает плечами Владислав, тем не менее уверяя, что даже сейчас он не жалеет о том своем поступке.
Незаконные туры в заповедник
Какое-то время бывший художник-оформитель работал охранником на автостоянке.
"Там был график сутки через трое, и он оставлял мне надежду на то, что я все-таки в свободное время буду писать картины", – вздыхает собеседник.
Картины он больше не писал, с женой разошелся, попробовал опасный привкус жизни в кредит. Один за другим кредиты в разных банках брал не для каких-то махинаций, а просто чтобы одни гасить другими.
Вдобавок ко всему свою комнату в той самой бабушкиной квартире в центре Минска решил продать. Часть денег отдал бывшей жене, на оставшиеся купил домик в деревне.
Увы, домик хоть и расположен в живописном месте на берегу озера у самого Березинского заповедника, но к жизни в холодное время года оказался непригодным.
"Летом я еще кое-как там живу, а на зиму вынужден искать себе ночлег", – признается Владислав.
Первое время, еще работая на автостоянке, он пытался снимать жилье. Потом всю "старую команду" с автостоянки решили заменить более молодой.
Оставшись без работы в городе, Владислав попробовал выжить в той самой деревне.
"Первый раз пошел в лес за грибами, не заметил, как солнце село, и заблудился. Двое суток плутал, как потом оказалось, в радиусе всего 20 километров. Ел муравьев, вздремнул на лапнике всего пару часов. На исходе вторых суток я вдруг вышел и увидел перед собой указатель своей деревни", – вспоминает художник первый неудачный опыт собирательства.
После этого он стал ориентироваться в лесу не хуже местных, но везло ему с лесными дарами не часто.
"Вся деревня живет с клюквы. Некоторые за сезон зарабатывают на весь год. И я решил попробовать. Облазил все общедоступные болота, но там уже все выбрали. А тут частники каждый день организовывали для всех желающих незаконные туры в заповедник, потому что там в болотах были самые ягодные места. При этом нас честно предупреждали: попадетесь – ваши проблемы. Мы собирали клюкву и тут же сдавали этому человеку. И он сразу платил. Бывало, я получал за ягоды по 50 рублей в день. Но несколько раз меня ловили. Причем, если первый раз забрали ягоды, то со второго начали давать штрафы", – горько вздыхает собеседник.
На вокзале жить нелегко
Момент, когда именно жизнь изменила светлые тона на темные, Владислав точно не помнит. Но за время скитаний в последние годы ему пришлось пережить "и суму, и тюрьму".
За невыплату кредитов должнику дали два месяца ареста.
"Не много, потому что учли мою незапятнанную биографию. Думал, пошлют работать, чтобы я хоть какие-то копейки начал выплачивать. Но… я тупо сидел в арестном доме, пил, ел и просто сидел", – недоумевает Владислав.
До сих пор у него остались долги перед разными банками на сумму небольшую, но в данный момент для него неподъемную.
Каждую осень, возвращаясь в Минск, Владислав пытается искать работу. Задача осложнена тем, что после нескольких переездов он потерял папку со всеми документами, в том числе с трудовой.
"Я просился в областную библиотеку дворником, отказали. Многие слышат, что мне 55 лет, и сразу отправляют. Воровать я не умею, поэтому выживал, как мог", – печально констатирует Владислав.
Одну зиму он жил на центральном вокзале Минска.
"Там жить непросто, милиция гоняет. День где-то шатаешься, вечером приходишь в зал ожидания и делаешь вид, что ждешь поезда.
Чтобы не принимали за бомжа, нужно выглядеть как все люди. Я старался днем где-то постираться, побриться. В библиотеку знакомый пускал в туалет. Я набирал воду в раковину и быстро стирал одежду, потом оставлял у этого знакомого в подсобке до вечера высыхать.
Подкармливали... бомжи. Одна парочка, мужчина и женщина, вычислила меня. Они ведь всегда живут на людях, поэтому хорошие физиономисты. Я почти не спал: как можно заснуть, когда кругом милиция? Почти не ел…
Они поняли, что я бездомный, мужчина подошел и, ничего не спрашивая, просто протянул кусок хлеба. Потом познакомились, его звали Славой. Он вместе с подругой стал приносить мне еду.
А их, в свою очередь, тоже какие-то люди подкармливали. Например, одна женщина всегда приносила продукты, однажды даже лоток суши принесла нам.
Там много бомжей, и я с некоторыми успел познакомиться. Есть, конечно, вообще опустившиеся. А есть люди, которые пытаются сохранить человеческий облик, моются, бреются, стирают одежду.
Случайный пассажир не всегда отличит такого. Интересно, что за все время, пока мы общались, ни бомжи у меня не спрашивали никаких подробностей, ни я у них. Там это не принято…" – делится собеседник тяжелыми превратностями судьбы.
Не позволяю себе выйти небритым на работу
Этой зимой Владислава взяли на испытательный срок в одну частную организацию, занимающуюся уборкой территории.
"Я месяц убирал, а потом женщина, которая обещала мне деньги и дальнейшее трудоустройство, перестала брать трубку. Я поехал в контору и узнал, что она оказалась мошенницей, набрала таких, как я, получила для нас деньги за испытательный срок и с ними скрылась", – рассказывает мужчина про еще одну неудачу.
На мошенницу завели уголовное дело, а перед несостоявшимися работниками извинились, но на работу всех взять не смогли.
Дворником Владислав все-таки устроился, в другую организацию, где не просили трудовую.
Он убирает несколько участков в разных районах Минска и мечтает, чтобы дали больше, потому что от этого зависит зарплата.
Похоже, в последнее время жизнь стала к нему более благосклонной. Друзья-художники разрешили жить в своих мастерских. Появилась возможность снова писать и продавать картины.
"Был период, когда я сильно запил, пил всякую гадость. А потом остановился", – признается мужчина, который опрятно одет, побрит и точно не похож на пьющего бездомного.
"Друзья мне тоже говорят, что я хорошо выгляжу на свои годы", – улыбается собеседник в ответ на мой комплимент и признается, что не может позволить себе "дать слабину, потому что скатиться вниз очень просто".
"Я не позволяю себе выйти небритым на работу, ну и что, что я дворник! Понимаю: если перестану следить за собой, потеряю человеческий облик. А этого я допустить не могу", – говорит он.
На прощанье Владислав показывает семейные фотографии. Он достает их из папки, которую сумел сохранить, несмотря на многочисленные переезды и скитания.
