В жизни народный артист Александр Михайлов не очень отличается от своих героев, благодаря которым стал всенародно любимым. Он такой же простодушный, самоироничный и даже немного наивный.
В свои 75 лет все той же широкой улыбкой Васи Кузякина он сражает наповал всю женскую часть зрительного зала. А еще он проникновенно читает стихи и поет песни о любви к Родине, закрыв глаза.
Во время творческого вечера в Доме Москвы в Минске народный артист то и дело сбивается на политические темы, потом извиняется, снова переходит на творчество, и опять нет-нет да и проскользнет в монологе больное: "Санкциями они нас пугают…" И как бы оправдывая свою несдержанность: "Я живу по принципу: актером можешь ты не быть, но гражданином быть обязан!"
Поездка в Минск – лишь одна остановка в плотном графике Александра Михайлова. Только за эту неделю его маршрут пролегает через 8 городов в разных странах, и артист признался, что из-за перелетов почти не спал две ночи.
Тем не менее актер блестяще провел свой творческий вечер, отработав на сцене вместо положенного часа почти вдвое дольше, а после, уставший, но довольный теплым приемом, согласился на интервью.
О море и о профессии
– Я в прошлом моряк. В 17 лет связал свою жизнь с морем, с Тихим океаном. Два года по 4-5 месяцев без берега… На рыболовном судне я начал учеником моториста, потом стал мотористом и, не случись катастрофы в Охотском море, возможно, так и ходил бы по морям.
Тогда произошло обледенение, погибло много ребят и моих друзей, но наше судно вышло. Когда мы вернулись в порт во Владивостоке, на причале меня встретила мама, и я увидел в ее волосах легкую проседь.
Передо мной стояла молодая красивая женщина с проседью, и я понял, что она пережила за эти дни. Мама сказала: "Все, Шурка! Море или я".
Моя старшая сестра умерла от голода во время войны, отца не было с четырех лет. Мы с мамой остались вдвоем. И я списался на берег. Думал, страсти улягутся – и через год вернусь к своим ребятам-рыбакам. Но случилось непредвиденное.
В 1964 году во Владивостоке я случайно попал на дипломный спектакль театрального института. Это была пьеса Чехова "Иванов". На сцене играли мальчишки и девчонки, которым было чуть за 20, с наклеенными усами и в париках. Одну из главных ролей играл впоследствии ставший моим близким другом Валера Приемыхов. Он уже ушел в тот мир, я устал терять моих друзей…
Никогда не забуду – 4 ряд, 17-е место. Я там сидел и смотрел этот спектакль, а после плакал и не мог понять, что со мной происходит. Я был потрясен.
С грехом пополам поступил с дополнительным набором на театральный факультет Дальневосточного педагогического института искусств. Первые два года меня пытались выгнать.
Я был очень зажатым. Я и сейчас не слишком раскрепощенный, а тогда была просто патология какая-то: я бледнел, краснел все время. Вся кафедра была против меня, говорили: ну какой он актер!
И только одна женщина, Вера Николаевна Судакова, говорила: "Оставьте его в покое, он стипендию не просит – работает грузчиком, у него нет отца, и он один у матери. Я в него верю, в нем что-то есть".
Об учениках и сериалах
Сейчас я уже сам преподаю во ВГИКе. Ваша землячка Катя Пасюкова из Могилева – моя ученица. Она играла главные роли в театре Александра Калягина, сейчас много снимается.
В фильме "Легенда о Коловрате" главную роль сыграл тоже мой ученик, ваш земляк, замечательный актер Илья Малаков.
Сам я в сериалах не снимаюсь. Ненавижу горы трупов и море крови. Ненавижу, когда убить человека – все равно что высморкаться через плечо. Это не мой формат. Там нет души.
Постоянно приносят сценарии, уговаривают. Часто приходится отказываться от ролей. Три банка уговаривали сняться в рекламе. Я им сказал: деньги приходят и уходят, а стыд остается. Я не хочу быть Леней Голубковым! Во всех этих игрищах будет виноват актер, потому что ему доверяют. И это доверие людское нельзя предать.
В нашей профессии все не просто, в нее надо или идти и полностью себя сжечь, сгореть, или не ходить. Можно попрыгать бабочкой по сериалам, не оставив никакого следа.
Наша профессия жестока, она будет мстить. И только в том случае, если ты отдаешь всего себя, она отблагодарит тебя.
Об Иване Грозном и смерти
Одна из любимых ролей в Малом театре – роль царя Ивана Грозного. У меня своя точка зрения на нашего великого русского царя Ивана Васильевича.
Мне предложили играть в пьесе из "Драматической трилогии" Алексея Толстого "Смерть Ивана Грозного". Я отказывался раз пять, думал: это не мое. Потому что много актеров ушли в тот мир от прикосновения к личности Ивана Грозного. Отец Михаила Боярского Сергей Александрович отыграл генеральную репетицию в этой роли и умер, не дожив до премьеры.
Во время генеральной репетиции умер и Николай Хмелев. Олег Борисов снялся в роли Ивана Грозного в фильме "Гроза над Русью", но до премьеры фильма не дожил. Евгений Евстигнеев играл царя в фильме "Ермак". За три дня до окончания съемок у него прихватило сердце. Потом была операция в Англии и смерть.
Убрать слово "смерть" из названия спектакля стало моей сверхзадачей, ибо слово материально. Я просил художественного руководителя театра Юрия Соломина, директора Виктора Коршунова, я стоял перед ними на коленях (это было!) и умолял, чтобы убрали это слово.
Они обвинили меня в звездной болезни и отказали.
После шестого спектакля я поехал на стройку своей дачи в 72 километрах от Москвы. И у меня горлом пошла кровь. Два литра вытекло сразу. Вокруг никого, поздняя осень, я лежу во дворе.
Через какое-то время приехал мой "ангел-спаситель" Саша Потапов. Он попробовал меня приподнять, а у меня опять – сгусток крови изо рта. Он схватил меня и отвез в Склифосовского.
Когда провели обследование, врачи сказали: "Вы родились под счастливой звездой". Образовался тромб (кровотечение в желудке – Sputnik). Мне сделали резекцию, удалили две трети желудка. Через две недели после выписки я споткнулся, упал – заворот кишок – еще одна полостная операция, кома, 23 килограмма долой и полгода в больнице…
Когда вернулся в театр, сказал Соломину, что ухожу, потому что они меня не услышали, хотя я предчувствовал. Юрий Михайлович меня не отпустил, и через месяц на афише была вся трилогия, но слова "смерть" не было.
Если впоследствии перед выходом на сцену в образе Ивана Грозного я не читал "Отче наш", у меня пропадал голос и отнималась левая рука.
Композитор Георгий Васильевич Свиридов как-то сказал мне потом: "Знаешь, почему тебя Грозный вернул? Потому что ты его не судил и не издевался над ним".
О друзьях и Мише Евдокимове
Я мог бы много говорить о самом ценном в моей жизни, о друзьях. У меня их не так много, но они со мной. Они меня очень поддерживают, и те, кто ушел, и те, кто со мной рядом до сих пор.
С Мишей Евдокимовым мы были вместе 25 лет, и вот уже 14-й год нет моего Сергеевича, моего потрясающего парня. В чем уникальность его? Многие говорят о нем: ну, хохмил, шутил, потрясающим юмором обладал, дарил людям свое тепло.
Это не та дешевая самодеятельность, которая сегодня идет по телевизору, вроде "Камеди клаб" или КВН.
Это были миниатюры, где есть образы. Каждая его песня была в десятку! В душу стрелой попадала.
Как только он начал зарабатывать, он заасфальтировал свое село Верх-Обское (Смоленский район Алтайского края – Sputnik). 25 лет назад он построил там стадион и установил олимпийский огонь. Я являюсь президентом Всероссийского фестиваля народного творчества и спорта имени Михаила Евдокимова "Земляки".
14 лет мы приезжаем в это село вместе с Сашей Панкратовым-Черным, Сашей Маршалом, футболистом Женей Ловчевым и другими, кто дал слово поддерживать огонь Сергеевича. Это единственный фестиваль за Уралом. Люди его очень ждут. В этом году было 27 тысяч зрителей и 38 команд-участниц.
О Володьке-дурачке и любимом фильме
Так случилось, что я родился в бурятском поселке (пос. Оловянная, Читинская область – Sputnik), буквально в келье 2,5 на 3,5 метра. Мы жили там с мамой вдвоем. Это самые горькие и самые потрясающие годы жизни. Море и мое детство.
Все мы вышли из детства. Знаете, какая моя самая любимая сцена в фильме "Любовь и голуби"? Рассказ о Володьке-дурачке.
У нас в деревне был бурят, немного сдвинутый, тронутый умом. Удивительно обаятельный парень Доржей. Мне было тогда лет 6-7, а он был постарше. Розовощекий, очень улыбчивый, постоянно смеялся.
Мы бегали за ним по всему поселку и бросались в него кусочками глины, камешками небольшими, без злости, просто весело было.
Вдруг как-то во время такой игры Доржей остановился, схватился рукой за затылок, повернулся к нам, и я увидел в его глазах испуг и удивление. А он убирает руку – рука в крови. Кто-то не рассчитал силу или взял большой камень. Я был среди них… Значит, и я мог бросить…
Мы все оцепенели, а он медленно ушел и больше на улице не появлялся. А через месяц мы с мамой уехали из этого поселка. Когда я рассказывал в фильме про Володьку-дурачка, я на самом деле рассказывал о Доржее. Помните? "Володька-дурачок был, голуби его любили. Ума Бог не дал, а сил сколько хошь, и краю не видать…"
Прошло лет 50. Однажды приезжаю я в свое родное село, встречаю земляков, вспомнили Доржея. Я спросил: "Он после того случая исчез совсем?" Отвечают: "Как исчез! Они просто уехали на полгода и вернулись". И я тогда выпил крепко. Тот камень, который я бросал, я нес всю жизнь.
Мне абсолютно не обидно, что уже появилось поколение, которое не смотрит мои фильмы. Хотя "Любовь и голуби" смотрят все равно. Меня постоянно узнают. Мне можно было не сниматься во всех 77 картинах, а сыграть только в этом фильме и стать знаменитым! Единственное, иногда говорят: а почему вы такой старый? Так 30 лет уже прошло… И "ёшкин кот" мне не надоел за все эти годы. Я люблю эту картину.
О бурятах и малой родине
Мне тема деревни очень дорога. Я вышел оттуда. Знаю, что такое селянский труд. Мама моя старообрядка была. Высокая, строгая, красивая. Как она пела! Работала очень много в банно-прачечном комбинате. По 18 часов вся в белье и в цыпках.
Я ей готовил ужин. Она приходит и первое, что просит, – балалайку. Моментально настраивала, у нее был абсолютный слух. Сначала обязательно затягивала частушки, а потом мы пели все: и "По диким степям Забайкалья", и "Окрасился месяц багрянцем", и "Что стоишь, качаясь, тонкая рябина". Все это впитывалось в меня в детстве.
Я как бы вырвался из деревни, а к городу так и не прирос. Каждый год приезжаю к себе на малую родину. У меня сотка земли – я богатый человек! Буряты в прошлом году взяли и покрыли сайдингом мою землянку. Я был в шоке. Там такое дерево было хорошее высохшее, они решили, что нужно обновить (смеется).
Чудной народ эти буряты. Очень трогательный. Любят меня, и я их люблю. Чита – самый депрессивный край: наркомания, пьянство, проституция… Почему, не могу понять много лет. Решили что-то менять. Собрались семь лет назад и сделали Забайкальский международный кинофестиваль. И он стал главным культурным событием, его очень ждут.
О семье
У меня две девочки и два сына, один внук, ему уже под 20. Старшая дочь вот-вот родит мне еще девочку. Так что у меня будет двое внуков.
Младшая Мирослава Михайлова уже играет в театре Розовского Машу Миронову в "Капитанской дочке" по произведению А. С. Пушкина. Это мюзикл – и у Мирославы там большое количество вокальных партий.
Конечно, я наблюдаю за ее карьерой, не могу ею не гордиться. Но все равно каждый раз напрягаюсь: в раннем возрасте нельзя взлетать, потому что потом может быть тяжело падать.
О Беларуси и белорусах
Буквально в пять часов утра сегодня я прилетел из Стокгольма. Там был спектакль "Невеста напрокат". Накануне две ночи не спал. Из Минска я еду в Санкт-Петербург, оттуда улетаю в Алма-Аты, потом в Москву, а потом на Урал, в Екатеринбург, Челябинск и другие города.
Темпоритм у меня такой. Куда спешу – не знаю, но остановиться не могу. Мне говорят: "Вы неплохо выглядите" (улыбается). Да, я неплохо выгляжу, потому что я люблю жизнь, люблю людей.
Люблю Беларусь. Мне всегда здесь уютно и тепло. За свои 74 года я научился, как камертон, чувствовать людей. Я приезжаю в Беларусь – и у меня плечи распрямляются, мне легко дышится. Я смотрю в эти лица - они улыбаются, они без претензий, у вас нет этого критического снобизма, дескать, приехала тут очередная звезда, ну и что?
Я в разные годы приезжал в Минск, еще на гастроли с Саратовским театром, потом с Малым, на творческие вечера, и меня всегда поражала внутренняя национальная интеллигентность и внутренний такт белорусов. У вас нет хамства, может, и есть, но как исключение. Вы очень тактичны, вы чувствуете людей.
А знаете, почему вы такие искренние и светлые люди? Потому что вы много страдали. Вы приняли самый страшный удар. Я знаю, сколько здесь было лагерей, пыток, сколько деревень было сожжено, сколько людей уничтожено. Но вы сохранили прощение, трепет, какое-то Божественное начало.
Я говорю все это не просто ради того, чтобы сделать комплимент. Я много стран объездил. Я был в Японии 7 раз, в Америке, Европе – много раз, в Австралии. Знаете, чего там нет, что не доминирует над людьми? Чувство стыда, совести.
Есть лесть. Они все красиво улыбаются. А чуть глубже захочешь к нему пробиться и наткнешься на стену. "Желтый телец" давит, и все – деньги! Что такое совесть? Очень просто – это "совместная весть" с Господом. Вы с Господом, как и моя Россия многострадальная.
