В Минске Людмилу Мун многие знают: она неоднократно давала интервью по проблеме защиты детей от сексуального насилия. Уже много лет психолог работает в комнате опроса, дружественной детям. Причем она не только помогает жертвам освободить себя от страданий, но и выносит свои экспертные заключения в рамках уголовных дел.
Людмила Мун работает начальником отдела психолого-физиологических исследований главного управления судебно-психиатрических экспертиз центрального аппарата Государственного комитета судебных экспертиз.
У Людмилы интересная история жизни. Родилась она в Дагестане, будучи кореянкой по национальности, а затем переехала в Беларусь, где живет уже 30 лет.
Чувствовала ли она себя здесь чужой и какими ей показались белорусы – об этом и пойдет ее разговор со Sputnik.
Корейцы без костей
- Людмила, как вы оказались в Беларуси?
- В Беларуси я оказалась, потому как в 88-м году окончила Московский государственный университет. Он был центральным вузом Советского Союза. Соответственно распределение союзное.
- Расскажите о себе: откуда вы, как ваше детство прошло?
- В национальном плане у меня забавная семейная, как мне кажется, история. Дело в том, что я кореянка. Но кореянка, которая ни разу не была в Корее. Хотя питаю очень теплые чувства к этой стране.
Родилась я в Дагестане, в городе Махачкала. И до совершеннолетия, по сути, прожила там. Дагестан – уникальная страна, в которой на небольшой территории одновременно существует более 30 народностей и народов. Кроме коренных жителей, там, естественно, было много и русских, и белорусов, кстати.
- Не враждовали эти люди?
- Вы знаете, никогда. Никогда национальный вопрос не стоял как какая-то конфронтация. На национальность могли указать на уровне шуток, подтруниваний.
Была такая смешная история: у меня очень гнутся пальцы, в детстве так вообще в разные стороны выворачивались. Я как-то соседским детям это показывала, а аварский мальчик побежал домой с криками "Мама, мама, у корейцев костей нет!". То есть все понимали, что люди разные, но при этом по национальному признаку вражды никогда не было. И в этом плане я до сих пор считаю Дагестан уникальной страной.
Дети, как птицы
- Почему выбрали именно эту профессию?
- Я считаю, что до совершеннолетия зачастую человеку рано выбирать профессиональный путь. Этот выбор профессиональный можно осознанно и вдумчиво с учетом и социальных обстоятельств, и личных предпочтений, желаний и умений выстроить в более позднем периоде.
Я рано пошла в школу и, соответственно, рано ее закончила. В 15 лет я поступила в инженерно-строительный институт, немного поучилась и поняла, что мне это неинтересно. Поэтому в МГУ я поступила в 18 уже чуть-чуть более осознанно. Почему, не знаю - я плохо представляла, что такое психология. Три года туда поступала. Там же был очень большой конкурс.
Пять лет отучилась и в 88-м году по распределению приехала в Беларусь, в город Брест, где прожила по 2006 год. А потом меня пригласили в Минск по той же самой работе.
- Вы всегда занимались детьми?
- Нет, детьми я начала заниматься в 2009 году. Все то время, что работаю в судебной экспертизе, я была судебным экспертом-психологом. Выполняла экспертизы по разным направлениям - уголовный процесс, гражданский процесс.
А работа с детьми как появилась? Ты встречаешь людей, которые тебе нравятся, которые выдают какие-то идеи, и они тебя тоже захватывают. Хочется тоже что-то сделать, помочь, развить. И так у нас потихонечку сложились отношения с Международным общественным объединением "Понимание", которое с 2009 года и занимается комнатами опроса.
Формирование же новых социальных проектов начинается с того, что в обществе формируется некий проект, чаще на донорские средства. Но если этот проект жизнеспособный, если он соответствует интересам закона, интересам людей, интересам национальной безопасности, как в данном случае, то он подхватывается государством, и оно берет на себя те функции, которые раньше выполняло гражданское общество.
- Вам не сложно чисто по-человечески работать с такими детьми? Бывает эмоциональное выгорание, как помогаете себе тогда?
- Вы знаете, тут наоборот. Я считаю, что работа с детьми помогает не подвергнуться эмоциональному выгоранию. Потому что эмоциональному выгоранию подвержен человек, который работает с эмоционально тяжелой темой, при этом не получает удовлетворения, не видит результата своего труда, он не понимает зачем это.
Когда мы говорим о работе с детьми, тут есть две большие составляющие, которые препятствуют эмоциональному выгоранию. Первое – это ощущение того, что ты делаешь нечто социально-важное. А вторая вещь – мы чувствуем итог своей работы, чувствуем, что мир становится лучше. Вы понимаете, когда я разговариваю с ребенком и когда помогаю ему освободить себя от этого гнетущего напрягающего знания, я прямо ощущаю, как его мышцы расслабляются, глаза просветляются. Я вижу, я чувствую это освобождение.
- Были такие ситуации, когда дети, которым вы помогали, разыскивали вас уже взрослыми, чтобы отблагодарить?
- Нет и не надо. Чтобы этим детям было хорошо, они должны все отпустить и улететь в свободную и счастливую жизнь. Я считаю, что для психического здоровья гораздо важнее, чтобы я стала для них прошлым. Мне не нужна от них возвращенная благодарность, потому что она будет означать то, что они не освободились от этой ситуации.
Биться за Беларусь
- Когда вы приехали в Беларусь, чувствовали себя какое-то время чужой?
- Да, я чувствовала себя русской. Я вообще с рождения гораздо больше себя коррелировала с русским народом, нежели с генетическим. Потому что корейская культура нам была недоступна, по сути. Кстати, у нас была очень необычная ситуация в семье. Родители к нам обращались по-корейски, а мы им отвечали по-русски.
С белорусским языком сложнее. Когда я приехала сюда, была первая постперестроечная легкая волна возрождения языка. Потом она немножко погасла. Но в последние годы я чувствую интерес к национальной культуре, национальному языку, национальному возрождению. Я с удовольствием хожу на фестивали. Я перестала бояться белорусского языка.
Во всяком случае, я достаточно спокойно читаю на нем и на слух воспринимаю. Говорить не умею. С английским у меня то же самое. Но я очень уважаю белорусский язык. Мне очень нравится белорусская культура, она красивая. Вообще все, что связано с фолком, это всегда интересно. Потому что фольклор в моем понимании сквозь времена сохраняет все лучшее. А все мелкое, наносное, неважное куда-то отпадает.
- Но сейчас вы себя не чувствуете чужой?
- Я себя чувствую белорусом. Немного смешно. Я периодически использую это в шутку ввиду диссонанса между внешним и внутренним.
У меня были первые 10 лет адаптации после России. Когда я переехала в Брест, меня поразили две вещи. Я не понимала, почему люди переходят дорогу только на зеленый свет. Горит красный, но нет машин. В моем тогдашнем понимании любой нормальный человек переходит дорогу. А в Бресте нет, все было не так. Люди стоят, я смотрю на них, и в них нет какого-то раздражения, нетерпения. Нет, это обыденное действие. Меня это потрясало.
А второй момент, которой меня как юную выпускницу универа удивил… Я привыкла к сумасшедшему ритму жизни. А тут приехала в город, который после семи часов вечера вымирает. Для меня это было непривычно, потому что в Москве жизнь была почти круглосуточной.
Первые 10 лет я ездила в Москву по любому поводу. Потом был период, когда просто жила на два города: месяц в Бресте, месяц в Москве. А потом как отрезало. Сейчас я езжу в Москву один или два раза в год по каким-то конкретным поводам.
Я осела здесь, и получаю от этого неимоверное удовольствие. Не то, чтобы специально я об этом много думала. Нет, в какой-то момент просто поняла, что я белоруска. Поэтому когда российские друзья или родственники что-то спрашивают про Беларусь, я всегда рассказываю с большой гордостью.
Вторая эмоция. Когда при мне критикуют Беларусь, я раздражаюсь. То есть для меня наша страна – это то, что я очень глубоко эмоционально принимаю, за что я готова биться и за что я готова пострадать. Для меня это очень важно.
Сын кореец
- Вы живете тут 30 лет. Наверное, у вас и семья в Беларуси появилась?
- В Беларуси у меня есть единственный родственник – это мой сын. Мне всегда было непонятно, кто он. Потому что папа у него русский, фамилия у него русская, внешностью он кореец, живет в Беларуси... Мне было интересно, как он себе идентифицирует, но я не форсировала ничего.
Во время последней переписи населения была по семейным делам за границей. По интернету заполняла анкету и за него, поскольку я хозяин домовладения. Звоню и говорю: "Слушай, тут есть такой пункт – национальность. А я не знаю, кто ты". И он – "Кореец, конечно".
- Белорусы какие, как вам кажется?
- Белорусы на корейцев похожи. Мне кажется, что у белорусов в принципе законопослушность в крови. Это люди, которые умеют легко соблюдать правила. Это очень социальные люди, которые не одиночки, не индивидуалисты. Они очень хорошо взаимодействуют вместе.
Я воспринимаю белорусов как очень спокойных и толерантных людей. Так комфортно душевно, как здесь, мне не было нигде и никогда. Потому что я люблю этих людей, я доверяю этим людям, и я получаю поддержку от этих людей. Я никогда не слышала национальных или расовых оскорблений. То, что было, кстати, возможно в России, в Москве. В Беларуси такого не было никогда.
- Вы можете сказать, что вы счастливы сейчас?
- Да, я счастлива. Я счастлива, потому что я не удовлетворена в той степени, чтобы расстраиваться. В моем понимании счастье – это когда есть баланс между удовлетворенностью и неудовлетворенностью. Но он всегда гибкий и движущийся. У меня есть неудовлетворенности, но я вижу выходы. У меня есть перспективы.
Я люблю и свою профессию, и свою работу. Потому что она дает мне ощущение, что мои мечты – не просто мечты, это проекты. Мне есть на кого опереться, мне есть кого просить о помощи и кому разрисовать эти проекты, как я их чувствую, и получить поддержку. Для меня это очень важно. Я не одна в пустыне. Нас много, и я чувствую себя членом коллектива очень хорошего, душевного, с гуманистическими идеалами, профессионального, зрелого и поддерживающего.
