Василий Винный, специально для Sputnik.
Любой мало-мальски думающий и грамотный зек со временем становится мастером эпистолярного жанра, поскольку письма — основной, а иногда и единственный способ общения со "свободным" миром.
Письма
Писем ждут. Ждут с нетерпением. Каждый день, когда работает цензор, становится немного нервным. Часто дневальному (помощнику завхоза) не дают донести письма до сектора, а забирают и зачитывают, кому что пришло, прямо на улице. Очень напоминает сцену из фильма "9 рота".
В зоне, как и в тюрьме, переписку заключенных контролируют специальные люди — цензоры. Название их профессии говорит само за себя. Они должны читать все, что приходит зекам, и что те отправляют на волю.
Абсолютно все письма, журналы, книги приходят к заключенным со штампом цензуры, — это означает, что сотрудник прочитал и одобрил их. То, что отправляется на свободу, тоже читается, но не штампуется. Поэтому конверты с письмами зеки не запечатывают, а бросают в почтовый ящик открытыми. В моей зоне стояли два ящика возле столовой. Приходят письма, естественно, тоже вскрытыми.
Цензор может и не пропустить письмо, при этом даже не сообщив, что оно приходило. А если посчитает нужным, то отдает его в оперчасть. Бывает, что заключенный стоит на особом контроле и все его письма тщательно читаются и перечитываются, чтобы, не дай Бог, в них не проскочило какое-нибудь зашифрованное послание. Обычно зеки догадываются о том, кто на таком контроле, — по скорости обработки корреспонденции цензором.
Учитывая, что ежедневно в зоны приходит очень много корреспонденции и столько же уходит на свободу, а штат цензоров ограничен, они стараются беречь себя, и многим зекам штампуют послания, не читая. Особенно, если на эти адреса заключенный пишет постоянно и цензор знает, что это родственники. Понять, сколько письмо пролежало в цензуре, легко, сравнив дату, когда оно пришло (почта штампует конверты в каждом отделении, где они проходят), и когда зек получил долгожданное послание.
В тюрьме немного иначе. Там за перепиской следят, особенно в подследственных камерах: вдруг что-нибудь ценное для следствия проскочит. Это заметно даже по тому, что цензоры закрашивают красной ручкой грубые, по их мнению, слова.
Насколько я понял из рассказов старых арестантов, переписываться, находясь под следствием, можно было не всегда. Но сейчас никто зекам не мешает писать столько, сколько они захотят, если, конечно, следователь по делу не решит иначе.
Иногда цензоры проявляют ненужную прыть и могут влезть в переписку. Один из таких случаев мне рассказал знакомый в зоне. С ним в камере сидел парень, который переписывался одновременно с женой и любовницей. И вот, в один день он отправил письма по обоим адресам. Видимо, цензорша (в этом СИЗО в цензуре работала девушка) почувствовала обиду за женщин или просто устала, и она поменяла письма в конвертах. В итоге жене пришло письмо к любовнице и наоборот. Не помню, как жена, но с любовницей тот парень точно расстался, точнее, она его бросила.
С журналом по жизни
Обвинять парня, переписывавшегося сразу с двумя девушками, сложно.
Женщин в заключении очень не хватает! Поэтому зеки выписывают различные мужские журналы: Playboy, "Максим", FHM, которые очень популярны у них. Кроме всего прочего, в этой периодике иногда печатают интересные статьи. Бывало, что я вычитывал в журналах двух-трехгодичной давности интересные материалы, которые воспринимались, как довольно свежие. Новости светской жизни, все равно, насколько они старые, помогают зекам ощутить себя причастными к высшим слоям общества и помечтать, как они добьются успеха после освобождения.
К слову: в зоне мечтали все. Мой знакомый рассказывал, как ему на "строгом" режиме (там содержатся заключенные, у которых более одной "ходки" в зону) "неделю выносил мозг" минский пьяница тем, что после освобождения откроет ночной клуб. При этом будущий бизнесмен уже знал, какая музыка там будет играть, как оформить клуб. Он даже рассказывал, как и с кем нужно договариваться, чтобы это получилось. Все это, включая саму мечту о клубе, минский пьяница почерпнул из модных журналов и каналов с клипами. Когда знакомый понял, что это не шутка, задал один вопрос: "Конечно, это прекрасная идея, но где ты возьмешь деньги на здание и все остальное?" Больше "клубозаводчик" с ним не разговаривал.
Кроме того, что глянцевые издания помогали зекам определиться с тем, какую ступень они будут занимать среди мировой элиты, в них был еще один огромный плюс — картинки с обнаженными девушками. Я бы сказал, что, будь в этих журналах только фотографии девушек вообще без всяких статей, они бы ценились еще больше. Естественно, эти фото вырезались и вклеивались в "Мурзилки" (самодельные журналы с картинками эротического содержания).
В библиотеке не было ни одного Playboy, Men's health, FHM или "Максима", отданных зеками, с девушками внутри, — выгребали все подчистую.
Но милиция не дремала, всячески стараясь сохранить моральный облик осужденных. Периодически парни получали в заказных письмах от родственников журналы, в которых режимники (представители администрации, отвечающие за соблюдение режима) аккуратно закрашивали черным маркером те части женских тел, которые вызывали у заключенных особый восторг. Такие журналы тоже читались, но без должного интереса.
Книги… Много книг… Очень много книг
Зеки много читали. В принципе, библиотека в колонии была неплохая. Учитывая, что во время своей отсидки один из бывших кандидатов завез в зону много интересных и современных книг, можно сказать, что наш лагерь был богат разнообразной литературой.
Но интересы у заключенных были разнообразнее, поэтому книги в лагерь шли постоянно. Поскольку зеки старались экономить деньги родственников и знакомых, то часто просили прислать просто распечатки вместо книг.
Чтение развивает и, наверное, может сделать человека лучше и глубже. Видимо, поэтому, как мне рассказал недавно освободившийся парень, книги в зону запретили присылать. Точнее, усложнили этот процесс донельзя. Вместо обычного заказного письма с книгами, которое раньше можно было получать ежедневно, сейчас их присылают то ли в посылке, то ли в книжной бандероли, которую уже нельзя получать так часто. Когда я спросил, чем это мотивировали, знакомый задумчиво глянул на меня и ответил: "Да ничем особенно, просто запретили, типа и так слишком хорошо".
Что в кодексе тебе моем?
Камнем преткновения с отделом цензуры всегда становились кодексы и разные правовые акты.
По закону, любой заключенный может иметь кодексов — хоть завались. На деле же цензура старалась их не отдавать. Выбить кодекс у цензора (особенно УИК, уголовно-исполнительный кодекс, регламентирующий отбывание наказания) могли только единицы. Это были зеки, обладавшие прекрасным знанием законов и постоянно находящиеся с администрацией в состоянии холодной войны из-за того, что слишком сильно качают свои права. В основном — люди, работавшие в органах, или как-то связанные с "системой": они знали, на какие точки давить, чтобы у них не отобрали заветные книги. Без кодексов в споре с администрацией абсолютно не на что было опереться, кроме очевидных вещей, которые милиция разносила в пух и прах, опираясь на эти самые кодексы.
С УК (Уголовный кодекс) было попроще, поскольку он не представлял особой опасности для администрации: она запрещала его не так рьяно, хотя и не приветствовала сильное хождение по рукам. Считалось, что любой кодекс можно взять у отрядника (офицера присматривающего за отрядом, типа воспитателя), заранее объяснив, зачем он тебе нужен. И если УК использовали для написания кассационных жалоб, то как объяснить отряднику, что исполнительный кодекс нужен для того, чтобы отстаивать свои права в зоне, было не совсем понятно, поэтому кодексы у него не брали.
Отрядники вообще были незаменимыми людьми. Помню, как в зону приезжал, по-моему, прокурор по надзору, готовый принять и выслушать любого зека, чьи права были угнетены в колонии. Перед его приездом нас собрали и сообщили, что любой может пойти к прокурору, но прежде нужно объяснить суть вопроса отряднику, чтобы тот записал на прием. Естественно, к прокурору никто не пошел.
За свой немаленький срок я видел два УИКа, и то они проходили мимо меня полуподпольно, чтобы не заметили.
Немного размышлений
Письма были очень медленным средством сообщения. Получая их, человек понимал, что читает новости и настроение своих близких недельной давности. Чтобы быстро решить вопрос, обычно звонили по таксофону. Раз в десять дней нам разрешалось делать по одному десятиминутному звонку под наблюдением отрядника.
Но в большинстве зеки писали письма и очень их ждали. Часто рассказывать в них было нечего, потому что не столкнувшимся с зоной людям многие моменты были бы просто непонятны, и приходилось писать общими фразами. За что следует благодарить близких людей, так это за то, что получая иногда абсолютно пустые письма, они все равно на них отвечали, терпеливо рассказывая, что происходит дома.
И это очень важно для заключенных, потому что письма — единственная надежная и налаженная дорога домой. И, читая, они хоть немного, но попадают к своим близким, живут с ними одной жизнью, забывают о том, где находятся. Зеки всегда и везде будут брести черной молчаливой толпой в телогрейках по этой дороге. Бумажной дороге домой.
Продолжение следует. Следите за обновлениями портала.
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции.
